Любить их или ненавидеть, но эта пара царит в русской переводческой литературе
Для Ричарда и Ларисы совместные переводы стали естественным продолжением их отношений как мужа и жены. Теперь это дело их жизни.
Когда Ричард Пэвиэр и Лариса Волохонская впервые вместе переводили русский роман, им показалось, что в их брак вошел еще один человек: Достоевский.
«Это был брак на троих», — говорит Лариса за чашкой кофе в их с Пэвиэром квартире в стиле Рамбер в 15-м округе Парижа. «Достоевский всегда был в наших мыслях. Мы просто жили с ним».
Они, вспоминает Пэвиэр, с головой погрузились в «Братьев Карамазовых», грандиозный последний роман Достоевского. «Ну что ж, — сказал Волохонский, — по крайней мере, мы нравимся друг другу».
Их перевод «Братьев Карамазовых», опубликованный в 1990 году, был принят настолько хорошо, что рецензия на всю страницу в «Нью-Йорк Таймс Бук Ревью» провозгласила: «Наконец-то правда вышла наружу». Их издание романа, как писали в рецензии, «наконец-то передает музыкальную целостность оригинала Достоевского».
С тех пор Пэвиэр и Волохонская, которому сейчас 81 год, а ей 78, стали ведущими переводчиками русской литературы, издавая в среднем по одному тому в год, включая классику Толстого и Чехова. А также менее известные книги и произведения современных писателей, таких как нобелевский лауреат из Беларуси Светлана Алексиевич. По своему размаху эта пара — настоящие Констанс Гарнетт нашего времени, сделавшие доступными для Запада огромные массивы русского письменного слова, за что они получили как восхищение, так и громогласное осуждение.
Их последний проект — перевод книги Михаила Салтыкова-Щедрина «История одного города», опубликованный в начале этого месяца издательством Vintage. Для англоязычных читателей, которым эта книга практически неизвестна, она станет исправлением единственного сохранившегося перевода 1980 года, а также аргументом в пользу свифтовского остроумия книги и ее актуальности для России и США сегодня. В книге даже есть персонаж по имени Трамп.
Последний проект супругов — перевод книги Михаила Салтыкова-Щедрина «Глупов: История одного города» был опубликован 13 августа
В России «Историю одного города» читают в школах и считают шедевром сатиры XIX века, в котором с помощью предельно прямолинейной хроники местечка под названием Глупов обличаются как лидеры страны, так и простолюдины. «Глупость, воровство, обман, коварство — как ни назови, все здесь есть», — говорит Пэвиэр.
Но предыдущий перевод на английский, который до сих пор находится в печати, выполненный Полом Футом, умершим в 2011 году, слишком буквален, в нем отсутствует игра слов, которая делает книгу такой забавной; имена, например, оставлены на русском, бессмысленном для людей, не владеющих этим языком. Это самое большое изменение в часто язвительной, даже смешливой версии, написанной Пэвиэром и Волохонской. Баклан у Фута стал Blockheadov, Бородавкин — Wartbeardin, Прыщ — Pustula и так далее. Даже название города в издании Фута переведено как Glupov, а не как Foolsboorg.
В городе есть вождь похожий на Путина, мечтающий о восстановлении былой славы России путем возвращения «древней Византии под власть русского государства». В конце книги Салтыков вводит персонажа по имени Трамп (точный перевод Козырь), «простого старьевщика», который использует кризис для заработка и переходит из одной партии в другую ради политической выгоды. Он так тщательно заметает следы, что, когда его, наконец, привлекают к реальной ответственности, его признают невиновным и считают «поистине достойнейшим гражданином, внесшим большой вклад в подавление революции».
Волохонский назвал книгу «вневременной», добавив, что «она очень связана с русской историей, но она также о состоянии людей».
Они с Пэвиэром переводили «Историю одного города» практически по тому же методу, что и «Братьев Карамазовых». Они вместе уже 42 года и сотрудничают почти столько же, но, по их словам, их свела вместе, казалось бы, сама судьба.
Пэвиэр, американский писатель, работавший в таких местах, как лодочная верфь в Новой Англии. Он опубликовал статью, которая привлекла внимание русского профессора по имени Ирина Кирк. Она хотела познакомить его со своей подругой, эмигрировавшей из Советского Союза: Ларисой Волохонской, которая, будучи аспиранткой в Ленинграде (современный Санкт-Петербург) в 1973 году, неожиданно переехала в Соединенные Штаты через Италию.
Переводы Пэвиэр и Волохонской стремятся к чему-то вроде объективности и верности; если лексика звучит неуклюже, это отражение стилистических причуд автора, а не их собственных.
Волохонский, лингвистка по образованию, поступила в Йельскую школу богословия. Пэвиэр, живший в то время в Нью-Йорке, отправился в Коннектикут, чтобы встретиться с ней, не зная, что на самом деле она находится в его городе и продлевает визу. «Это было похоже на Набокова», — со смехом говорит Волохонская.
В итоге они встретились в Коннектикуте, а когда Волохонская переехала в Нью-Йорк, то поселилась в квартире напротив дома Пэвиэр. Вскоре они уже жили вместе. Когда она увидела, что он читает перевод «Братьев Карамазовых» Дэвида Магаршака, она решила присоединиться к нему и читать оригинал на русском языке. Иногда из любопытства она спрашивала, как переведена та или иная фраза, кажущаяся ей необычной, и узнавала, что это не соответствует действительности.
«Внезапно пришло озарение», — говорит Волохонская. «Мы решили, что переведем ее».
Она создала дословный, фразовый перевод на английский, который Пэвиэр, не владеющий русским языком, затем отшлифовал. Она вернулась к оригинальному тексту и поставила под сомнение некоторые из его изменений; по ее словам, они обсудили всю рукопись и, создав прецедент, который продолжается и сегодня, разошлись во мнениях, ни разу не поссорившись. (Как и любая другая пара, они ссорились из-за повседневных дел по дому. Когда во время визита в их квартиру он спросил ее, не мешает ли он ей, она ответила: «Да, ты всегда мне мешаешь».)
Прежде чем отправить перевод в издательство, Пэвиэр читал его вслух, а Волохонская следила за оригиналом книги. Цель, по их мнению, была проста: сделать на английском то, что Достоевский сделал на русском, а не «навязывать русскому английские правила».
Добиться публикации «Братьев Карамазовых» было нелегко. Сначала им предложили аванс в размере 1000 долларов, который удалось выторговать до 6000 долларов. Но именно грант в 36 000 долларов от Национального фонда гуманитарных наук сделал перевод возможным. С двумя маленькими детьми они переехали в Париж, бросили все остальне дела и закончили работу.
Перевод был принят хорошо, но продолжение было под сомнением. Они подписали контракт еще на три книги Достоевского, которые хорошо продавались, затем перешли к Николаю Гоголю, который не продавался. Они работали в своей парижской квартире, в разных комнатах, но на расстоянии крика, чтобы иметь возможность общаться. В конце концов, они добрались до Толстого, например, с версией «Анны Карениной», которая вернула писателю свойственные ему риторические повторы слов, таких как «enchanting», для описания заглавной героини.
Попутно они установили определенные «красные линии». Они не переводили русские драмы, пока не начали сотрудничать с драматургом Ричардом Нельсоном, напоминающим Чехова. Они до сих пор не переводят поэзию. «Слишком многое теряется», — говорит Волохонская. «Когда Пушкин переводил Данте и Шекспира, это была поэзия Пушкина, вдохновленная ими. Нас просили перевести Пушкина, но это невозможно. Есть замечательные переводы «Онегина», но это не Пушкин».
Немного удачи привалило в 2004 году, когда их «Анну Каренину» выбрали для Книжного клуба Опры, и это помазание перевернуло судьбу скромного коммерческого перевода. По словам Волохонской, со стороны это выглядело так, будто они с Пивиаром «из крайней нищеты поднялись до огромного богатства». На самом же деле у них наконец-то появились отчисления в пенсионный фонд и свой бухгалтер.
«Мы не стараемся быть разными», — говорит Волохонская. «Просто получается по-другому. Приятно, когда тебя хвалят, и неприятно, когда критикуют».
Тем не менее они стали мишенью для критики, обвинившей их в том, что они рыщут по русской литературе, словно по кладезям сокровищ, скорее в прямом, чем в переносном смысле. Джанет Малкольм в язвительном эссе в «Нью-Йорк ревью оф букс» обвинила их в создании «индустрии, где они берут все, что попадается им под руку, написанное на русском языке». Ученый критик Гэри Сол Морсон также выступил с разоблачением под названием «Пэвиэр русской литературы», в котором написал, что их работы — это «потемкинские переводы — на первый взгляд достоверные, но на самом деле плоские и фальшивые при ближайшем рассмотрении».
У Пэвиэр и Волохонской были свои защитники, и в нападках на них были прорехи. Например, ни Малкольм, ни другой жесткий критик, Хелен Эндрюс, не знали русского языка; они просто предпочитали эдвардианские переводы Гарнетта и, похоже, не любили современные переводы в целом.
В ответ на эссе Малкольма писательница и переводчица Алиса Седжвик Вул написала, что предпочитает переводы Пэвиэр и Волохонской, «потому что всегда ощущает присутствие оригинала за окном». Я также люблю переводы Гарнетта по всем тем причинам, которые приводит Джанет Малкольм, хотя мне всегда кажется, что я читаю английский роман, действие которого происходит в России».
В конечном счете, отношение к переводам Пэвиэр и Волохонской зависит от философских взглядов читателя на это ремесло. Переводы Гарнетта красноречиво отражают свое время, но некоторые считают их неуместными передержками, которые скорее трансформировали русский язык, чем переводили его. Певиар и Волохонская стремятся к чему-то вроде объективности и верности; если лексика звучит неуклюже, это отражение стилистических причуд автора, а не их собственных.
«Мы не пытаемся быть разными», — говорит Волохонская. Просто получается по-другому». Приятно, когда тебя хвалят, и неприятно, когда критикуют, а Гарнетт была великой женщиной. Мы просто по-разному переводим. Люди могут предпочитать ее переводы или наши, и это нормально. У людей разные вкусы».
